Дорога из Куйбышева до Киргизии осенью 1942 года у беженцев – моей бабушки, Ксении Феофановны и её дочерей Ии и Риммы заняла больше двух недель. Приоритет у поезда низкий, пропускали составы с вооружением и солдатами.
Спали втроём на одной нижней полке. На остановках готовили, ставя кастрюлю на огонь между двумя кирпичами. С едой было плохо, хлебные карточки в пути отоварить было трудно – за всё время пути купили на троих всего одну буханку хлеба. Немного картофелин везли из дома, какие-то продукты удавалось покупать на привокзальных рынках.
Через неделю на одной из станций выгрузили и пропарили все вещи. Провели дезинфекцию вагонов. Пассажиры помылись щелоком, мыла не было. Детей подстригли наголо, а женщинам спереди оставляли маленькую челку, остальную голову закрывали платком. Тётя Ия вспоминала, что просила оставить маме челку длиннее, но банщица строго заметила: «Верховный главнокомандующий сказал, какой должна быть челка».
Меры не сильно помогли, через некоторое время опять увидели ползущих по стенам вагона вшей.
В Киргизии семью направили в Пржевальск, ныне город Каракол. Добрались до пристани на озере Иссык-Куль, оттуда в город пошли пешком в гору. Быстро темнело, выли шакалы. На половине пути, около памятника Пржевальскому с мамой стало плохо – стала периодически терять сознание. Повезло, что появилась телега, запряженная осликом. С нее спрыгнул мужчина, встал на колени и приложил ухо к груди к неподвижно лежащей матери. Убедившись, что сердце бьётся и женщина дышит, взял её на руки, погрузил всех на телегу и привез к себе домой.
В семье приютившего семью киргиза было больше десяти детей, все спали на одной большой кровати. Маму положили на топчан, а её грязных завшивленных детей накормили вместе со своими. Брали плов руками из большого таза – как вспоминала Ия – ничего вкуснее в жизни она не пробовала.
Первые слова очнувшейся мамы – «Не давайте им много есть. Будет плохо от голода». Римма заплакала. Ей отложили порцию на отдельную тарелку и объяснили, что сможет доесть завтра.
На следующий день киргиз устроил маму в больницу в Пржевальске, Ию и Римму отвёз на своей арбе на сдачу анализов, оформил документы и доставил в детский дом в селе Теплоключенка (киргизское Ак-суу).
Было уже темно, дети спали, администратор не хотела оформлять новых постояльцев, предлагая приехать на следующий день. Киргиз выхватил кнут, стал хлестать по столу. Женщина сдалась и вынесла детям по стакану киселя. Прощаясь, Римма заплакала, обхватила мужчину за ноги и долго не отпускала. Больше киргиза не видели, но и сейчас сёстры с благодарностью вспоминают этого доброго человека.
Пока мама болела, сёстры находились в детском доме. Спали на соломе, постеленной прямо на полу, девочки и мальчики – отдельно. Мылись в теплых ключах, которые били из-под земли. Как-то Ия спустилась к ручью постирать трусы сестры, но не удержала и их унесла вода. Тогда Ия сняла майку и одела Римме — так и ходили.
Однажды во время прогулки ребята из детдома увидели в горах диверсанта. Тем, что постарше, удалось связать и волоком дотащить его до погранзаставы. Ия и еще две девочки тащили винтовку. Потом выяснилось, что винтовка была на взводе и девочки могли и перестрелять друг друга. Вскоре пограничники пришли в детский дом со спектаклем и конфетами – подушечками, своего рода «спасибо» за бдительность.
Подлечившись, мама забрала сестёр из детского дома и семья поселилась в селе Ананьево. Ию записали в первый класс, но прежде, чем приступить к занятиям, пришлось помогать взрослым на маковых плантациях. Царапками проводили полоски по маковым головкам — выступало молочко. На следующий день оно становилось коричневым, его соскабливали, это был опиум-сырец, который использовали для лечения раненых. Руки вытирали о подол, отчего к концу дня платье девочек становилось жестким, как пачки у балерины. Охраной труда занималась учительница, которая следила, чтобы дети на облизывали руки и не втирали наркотик в глаза.
Когда в 1943 году освободили Ставрополь – семья поехала домой.